Ссыльнопоселенец - Страница 28

– Герда, а как же мы с тобой инициацию прошли?

Голован не начинал просто так обмениваться эмоциями, ощущениями и мыслями с человеком. Для этого мало того что нужно было стать другом, необходима была специальная инициация, психологическая привязка. Что-то весьма непростое и далеко не всегда успешное.

Мне в ответ пришло ощущение ярости и гнева, одиночество. Потом неуверенная радость, чувство товарища, дружба. Ярость на дикого зверя, могущего навредить другу, желание ответить.

– Так, понятно, что дело темное. В любом случае рад. – Я еще раз потрепал голову хвостатой подруги и вновь завалился рядом.

Нужно отдохнуть, ноги ноют, и при мысли, что через час нужно вставать и идти, становится тоскливо. Но нужно идти, до гор всего ничего, пара дневных переходов осталась.

Через сутки я и Герда стояли около скрытой до этого момента долины и смотрели на могучее чернолесье – по-другому у меня не получалось назвать это место.

Огромные, высотой за сотню метров деревья, густо и часто растущие, образующие под своими сомкнутыми кронами полумрак, внушали настоящий трепет. Это сколько веков этим великанам надо было расти, чтобы вымахать до таких исполинских размеров. Моя спутница и та была явно впечатлена этим лесом, хотя до этого на протяжении суток все, что мне удавалось от нее «услышать», – веселые и иногда шаловливые интонации, несколько раз настороженные, тревожные нотки, когда попадались следы то ли пумы, то ли рыси. Причем если первый раз я следы видел, отпечатались на песке ручейка, то в остальные разы Герда передавала мне сложный мыслеобраз огромной опасной кошки.

– Не по себе, а, Герда? – обратился я к головане. – Пойдем, что ли? Или попробуем обойти?

Псина фыркнула, мотнула головой. Я уже заметил, что она устала и иногда шла практически на трех ногах. В такие моменты я делал длительные перерывы на отдых, и голована лежала, вылизывая лапу. Не, будет возможность – я шерифа точно пристрелю.

– Тогда пошли, только вдоль ручья. – Я кивнул на бегущий из леса ручеек. – Кто его знает, как там с водой. Ты только бди – мало ли, вылезет какая бяка из лесу.

И, подхватив уже обрыдлые рукояти волокуши, потопал к звенящему на камешках ручью.

Над перевалом, кстати, собирались тучи, которые мне здорово не нравились. Не хватало еще промокнуть…

– Герда, берегись!

Я бросил рукояти волокуши и, подхватив псину, двумя длинными прыжками отскочил в сторону от падающего, как казалось прямо на голову, лесного великана. Огромное дерево с грохотом, треском, скрежетом упало на землю метрах в десяти от нас, ощутимо сотряся землю и подняв кучу пыли, хвои и прочего лесного мусора в воздух. Подпрыгнуло, разломившись на три части, заставив заледенеть сердце. Резкий ветер, сваливший дерево, плеснул в лицо взвесью, заставив отплевываться и кашлять меня и Герду.

– Вроде пронесло, – перекрикивая ветер, прокричал я собаке и пошел к валяющейся около выворотня волокуше. Рюкзаки засыпаны песком и мелкими камушками, но легко отделался – еще немного, и все припасы были бы только в моем наспинном рюкзаке, самом легком. Собака с опаской подошла к погибшему великану, понюхала свежий излом, лохматящийся щепой и капающий живицей. Вокруг густо пахло хвоей и смолой.

На шляпу гулко упала первая капля. А потом ливануло.

– Герда, ко мне, – заталкивая рюкзаки под выворотень, скомандовал я залез под чудовищный ствол – метров восьми в диаметре, не меньше.

Блин, тут как в неплохом жилом модуле места, получается. И на голову не капает, что очень хорошо, шинель почти мгновенно промокла от стены дождя. Так что я вытащил обе свои скрутки, одну постелил на толстый слой старой хвои, снял с себя волглую шинель, продел в рукава ручки волокуши, приподнял и облокотил на корни. А сам завалился рядом. Да уж, после такого стресса я просто обязан поспать, тем более что все едино делать больше нечего. Рядом, на застеленную пледом землю завалилась голованочка, погоняла одинокую блоху лапой и ткнулась мордой мне в бок, а потом положила тяжелую башку на живот – чеши, мол. И передала при этом такое балдежное настроение, что сгонять рука не поднялась. И потому, сдвинув кобуру с револьвером дальше на бок, я стал чесать псине за ушами и загривок.

Потоки дождя хлестали по стволу, ветром их пыталось загнать к нам, к комлю дерева, но не получалось. Неподалеку от нашего схрона тек ручей, несущий веточки, хвою, старые шишки куда-то в сторону речушки. И так длилось еще сорок семь минут, я проверял по своим механическим часам. Вообще блокировки сети хоть и были порой очень неудобны, но в принципе жить особо не мешали.

Грохот близкого разряда и светящий проблеск молнии на короткое время оглушил и ослепил нас, метрах в пятидесяти затрещало падающее дерево, заскрипело-закричало от боли и ужаса. Это мне так Герда передала, неожиданно ярко. Тоже с перепугу, наверное: наблюдать за грозой вот так, в диком лесу – совсем другое дело, нежели из окна жилого модуля или из мобиля. Я даже успел испугаться лесного пожара, какой-то подспудный ужас выскочил из подсознания. Но горящий ствол залило потоками дождя, исходящего паром и шипящего, и огонь погас. Впрочем, стихия бушевала еще с полчаса, а потом начала сдвигаться на север.

– Что скажешь, подруга? – Я выглянул из-под такого надежного и кажущегося уже привычным выворотня. – Пойдем дальше или уж здесь заночуем?

Герда заворчала, потягиваясь, и вновь завалилась на плед, послав мыслеобраз отдыха и миски с ароматной кашей. У меня самого слюнки потекли при мысли о горячей пище, и потому я махнул рукой и начал копать яму под костер неподалеку от выворотня. Сегодня заночуем там, где пообедаем, нечего прятаться, погони нет. Это же точно. Да и после такой бури ни одного следа не осталось в лесу, все смыло.